Современники о Рашиде Нежметдинове
М, Таль, экс-чемпион мира
У Рашида Гибятовича Нежметдинова больше, чем у кого бы то ни было, заметна разница между его творческими и спортивными достижениями. Ни в коей степени я не хочу преуменьшить те победы, которые он одерживал на состязаниях самого различного ранга, но... Были позиции, в которых он попросту скучал. Не то что не умел играть их, а именно терял аппетит, вел борьбу без вдохновенья — словом, порой «отбывал номер». Недобирал на этом немало очков в таблицах, но не чувствовал себя от этого несчастным. Зато когда на доске создавалась позиция в его вкусе, то равных Нежметдинову, а точнее, похожих на него было очень мало.
Удивительно творческий подход отличал Нежметдинова. Он мог играть спокойно, мог остро, но всегда это было интересно, очень самобытно. Требовалось, повторяю, лишь одно: чтобы позиция привлекала его. И тогда он сражался и анализировал поистине вдохновенно. Могу об этом судить на основании опыта наших встреч. Мы сыграли с Рашидом Гибятовичем четыре партии. Три из них я проиграл, но, честно говоря, должен был проиграть и четвертую. И каждая проигранная, как ни парадоксально это звучит, доставила мне немало удовольствия.
Отсюда понятно, почему перед матчем на первенство мира с Михаилом Моисеевичем Ботвинником в 1960 году я попросил Нежметдинова, с которым меня связывали теплые дружеские отношения, помочь мне в подготовке. И считаю этот свой «ход» удивительно удачным. Нет, Нежметдинов не был теоретиком в общепринятом понимании этого слова — у него не было ни картотек, ни слишком уж обширных тетрадей, но идеи его запоминались. Они привлекали внимание своей неординарностью, они не всегда выдерживали испытание временем, но всегда поначалу оказывались очень опасными для соперников. А идеи, высказанные Рашидом Гибятовичем в сицилианской защите, в испанской партии, в староиндийской, до сих пор встречаются в практике ведущих шахматистов мира.
Трудно преувеличить ту роль, которую сыграл Нежметдинов в привлечении к шахматам молодых людей. Его партии раскрывают красоту шахмат, заставляют любить в шахматах не только и не столько очки и занятые места, сколько удивительную гармонию и изящество этого особого мира.
Рано, очень рано ушел из жизни этот выдающийся шахматист. И мне одновременно грустно и приятно, что последний свой турнир он сыграл на моей родине, в Латвии, на открытом чемпионате республики, с которой Рашида Гибятовича соединяла какая-то душевная теплота. Он не занял первого места, но приз за красоту, как обычно, увез с собой. Его партии, его творения стали для нас навсегда дорогими. Их очень трудно изучить, ими можно только наслаждаться...
Л. Полугаевский, международный гроссмейстер
Большая часть моей шахматной жизни прошла в контакте с Рашидом Нежметдиновым. Я играл в юношеской команде РСФСР, которую он тренировал, рядом с ним выступал уже за взрослую сборную республики, соперничал в чемпионатах Союза и России, анализировал ночами, спорил, дружил. Гибятыч — по-свойски звали его в семье российских шахматистов и любили. Был он уже немолод, взгляды порой казались не совсем современными, но до последних дней жизни для нас он оставался желанным партнером, собеседником, товарищем.
Шахматы он рассматривал как творчество и никогда не акцентировал своего внимания на их спортивной стороне. Быть может, потому, что эмоции занимали в натуре Нежметдинова слишком большое место, и позиции на доске либо разочаровывали, либо вдохновляли его. Если есть атака — он чемпион! Силен, находчив, неожидан до предела; принципиальное видение перспективы, атаки — потрясающее. Словом, величайший мастер инициативы. Но прекрасно делал в шахматах лишь то, что любил, а вот, например, защищаться, если говорить по большому счету, не умел. Именно потому, что душа к этому не лежала. Конечно, иногда потрясал соперников исключительным упорством и изобретательностью, но случалось это тогда, когда защищаться можно было не при помощи профилактики или возведения неприступных крепостей, всевозможных упрощений, а тактическим, порой даже парадоксальным способом. Или же вдохновить его защиту должны были какие-то личные мотивы.
В дебютной подготовке Нежметдинов тоже был оригинален, то и дело он знакомил нас со своими анализами. Не все дебюты знал в равной степени хорошо, был явно пристрастен к некоторым началам, правда, фундаментальным, богатым по содержанию и все еще предоставляющим благодатное поле для исследователей. Если вы, к примеру, были поклонником сицилианской защиты за черных, то в тренировочных партиях лучшего оппонента, чем Нежметдинов, и не могло быть!
Он был прекрасным тренером. В чем это выражалось? Мог бессонными ночами анализировать, изыскивая мельчайший шанс, и как аналитик был великолепен: неиссякаем в поисках различных возможностей. Порой увлекался ложной мыслью: если она выглядела красивой, не обращал внимания на то, что это идет вразрез с требованиями позиции. Но, покончив с ней, снова и снова возвращался к отложенной партии. До тех пор, пока было что исследовать. И, наверное, не случайно именно в период его тренерства сборная РСФСР добивалась максимальных успехов.
Староиндийская защита. Полугаевский - Нежметдинов. Чемпионат РСФСР. Сочи, 1958
В. Городецкий, гроссмейстер
Мы не были друзьями. Мы были только соперниками. Тем объективнее должны, мне кажется, выглядеть мои воспоминания об этом незаурядном человеке.
Я видел Нежметдинова при анализе сыгранных им партий. Видел, когда он демонстрировал несостоявшиеся, но досконально рассчитанные им варианты.
Нередко шашисты, и даже именитые, возмущались: зачем он тратит время на расчет совершенно «диких», никому не нужных продолжений? Они были неправы. Не так уж редко именно в них таилась непреходящая красота, к тому же иногда они превращались в реальность.
В анализе Нежметдинов был упрям. В несостоятельности высказываемых им суждений убедить его было чрезвычайно трудно. Он принимал возражения только тогда, когда убеждался в их справедливости, поработав над позицией самостоятельно.
Он всей душой стремился к сложной и острой борьбе. Даже тогда, когда турнирное положение диктовало противоположное.
Сам процесс игры приносил ему огромное удовлетворение. Он отдавался ей без остатка, он священнодействовал.
Помню, во время партии с П. Кондратьевым (чемпионат РСФСР, 1950) Нежметдинов деловито прогуливался по залу, буквально излучая напряжение. Я подошел, и он, боясь, что я заговорю о его позиции, опередил меня: «Знаю, все вижу». Через несколько ходов он провел блестящий комбинационный удар и снял с доски шесть шашек соперника. «Полкомплекта»,— прошептал Рашид Гибятович, не в силах сдержать радость.
Последнее. Нежметдинов-шашист чрезвычайно высоко ценил шашки, считая их умной, сложной, тонкой и очень красивой игрой. Однако, когда окончательно отдал сердце шахматам, мнение изменил. Нет, он не стал пренебрежительно относиться к шашкам. Но как-то сказал, что все шашки укладываются в ладейные эндшпили, В этом Нежметдинов-шахматист был, по-моему, неправ.
Я. В. Дамский "Рашид Нежметдинов"
Понравилась статья? Поделись с друзьями!
Комментарии
Отправить комментарий